Те из читателей газеты, кто регулярно следит за нашей рубрикой, знает, что определенные материалы мы посвящали не только названиям улиц. Сегодня мы как-раз и хотим рассказать ещё об одном «негородском» наименовании, которое интересно своими историко-этимологическими ассоциациями в контексте древних языческих представлений наших далеких предков.
В описи Гомельской волости 1560 года содержится следующая фраза: «бояринъ Исай Харковичъ держитъ островъ Перуновский на дерево бортное, широкость того острова отъ верха Ути до Литовской границы 3 версты, а поперекъ отъ низкого болота на полверсты». Л.А. Виноградов в очерке «Гомель. Его прошлое и настоящее. 1142-1900 г. г.» (Москва, 1900, с. 42) отметил, что Перуновский остров находился вблизи деревни Кузьминичи (сегодняшний Добрушский район).
Эта информация, которая может быть дополнена рассмотрением географической карты (что, надеемся, читатели сделают самостоятельно), уверяет, что речь в данном случае идёт не об острове как «часть суши, окруженную водой». Слово остров в народных говорах является довольно многозначительным: под этим словом в разных местностях понимают также участок леса одной породы среди леса других пород: небольшой отдельный лесок; лесной роща; поле у круглой границы; возвышенность на равнине; полянку в лесу; сухой бугорок с сенокосом или лесом среди болота; небольшой лужайка среди леса или на зарастающей мелколесьем болотине; поле между лугами; каждый участок земли, который чем-то различается среди окружающих мест.
Перуновский остров — это лес с бортными деревьями на границе Великого Княжества Литовского и Московского государства. Можно думать, что он издавна был заповедным лесом, который в начале 60-х годов XVI века принадлежал определенному боярину. О заповедном характере леса свидетельствует, безусловно, его название — Перунов, Перуновский. Но можно ли утверждать, что в далекие языческие времена Перуновский остров был священным местом, где поклонялись Перуну, приносили ему жертвы?
На наш взгляд, с таким просто-прямолинейным и наиболее, казалось бы, логичным выводом спешить не стоит. И прежде всего потому, что нужно обязательно разделять, с одной стороны культ Перуна, а с другой стороны — восточнославянское наследие, которое восходит к очень древней индоевропейской традиции, связанной с комплексом представлений о Верховном Боге и его атрибутах. Среди последних обращают на себя внимание наименования определенных реалий с тем же корнем, что и в слове Перун.
Культ Перуна не являться восточнославянским. Он был занесен в Восточную Славию Балтийским (Поморским) славянами; придерживали этого культа и древние болты, а также варяго-русы, ослабленные потомки отдельного народа Восточной Европы (варяго-русов и связных с ними общим происхождением поляно-русов иногда называют «северными иллирийцами»).
Иногда считает, что слова Перун (балтское «Перкунас», ведийское, древнеиндийское «Парьяна») образовался от глагола Корана со значительным «ударить, бить». Эти имена родителям бы ассоциироваться свидетели молнии, грома, каменными молотами. В этой связи надо напомнить и хорошо знакомое нам белорусское слово Перун — «удар молнии, гром», а также отметить, что упомянутое ведийское положение выступал не только в качестве обозначения бога, но и как общее слово со значительным «дождевая туча».
Однако в данных случаях мы сталкиваемся только с отдельными смысловыми вариациями древнего языкового факта. Корень слова Перун (Перун) встречается в наименованиях дуба в кельтских и италийских языках (среди последних — в латинском языке, где «кверкус» — это «дуб»), а также в обозначениях горы, утеса, высокого места в хеттском и древнеиндийском (санскрит) языках, наконец, в обозначениях горного леса в отдельных германских языках (древнеанглийский). Лес, дуб, камень, гора — это все атрибуты верховного Бога, громовержца, миф о котором в обобщенном виде на основании мифологических представлений и верований разных народов реконструированы, в частности, в книге: Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей (М., 1974).
Исследователи считают, что индоевропейский миф о громовержце несёт отпечаток конкретной эпохи — конца III тысячелетия до новой эры. «Боевые» атрибуты основного героя мифа — лошадь, колесница, оружие, стрелы — указывают на большую роль армии, дружины в социальной среде индоевропейских племен того времени.
Однако среди всех атрибутов Бога главным является… дерево, дуб. Первичное значение корня слова Перун (Перун) и всех других его вариантах в разных языках — «дуб». В индоевропейской мифологии дуб является олицетворением «мирового древа», основным жизненным символом. Недаром само слово дуб у славян считается иносказом, а настоящее наименование дуба сокрыто в слове… Перун. Отсюда становятся понятными священные дубравы, дубовые рощи, которые выполняли роль… храма, ведь обычных для нашего времени культовых сооружений у древних славян не было.
В этой связи Перуновский остров под Кузьминичами как-раз и представляется нам не столько местом поклонения Перуну, сколько священным дубовым лесом, где живет Душа, Дух и где сокрыта тайна этого мира (интересно, что в древнеанглийском языке слово с соответствующим корнем, родственном корню слово Перун, означает «Жизнь, душа, дух», а в готском языке — в общем «мир», «вселенная»).
Но самое интересное и даже удивительное в напомненном сообщении от 1560 года, пожалуй, не это, а… имя боярина Исайя Харковича (Харьковича), который будто бы владеет на «острове» бортными деревьями. Фамилия, или скорее прозвище Харкович (Харькович) имеет некую загадочную связь с выражениями «дуб корьков», «дуб карколист» из славянских мифологических сюжетов, которые восходят к реконструированному приславянскому слову «каркус» — «дуб». Соответствующий аналог этому слову в древнеанглийском языке имеет значение «идол».
Интересно здесь напомнить и имя Крак, название Краков и краковскую гору, где происходил легендарный поединок Крака со Змеем. Если же вспомнить, что личное имя Исай означает буквально «спасение», то становится понятным следующее: наш Исай Харкович (Харькович) — это обобщенный образ «святого дуба», «святой дубравы», или хранителя этого святого места.
А. Рогалев, кандидат филологических наук
Гомельская правда 18.02.1994