Не спешите поздравлять

Появление на сцене областного театра белорусского спектакля.

Общеизвестно и театральная практика в который раз проверяет наблюдения: инсценировки редко бывают удачными. И не было, пожалуй, случая, чтобы они были в состоянии соперничать с «чистой» драматургией. Попытка же С. Ковалёва сделать инсценировку по рассказам белорусского писателя XIX века Яна Борщевского, безусловно, одна из самых жалких попыток «перевести» прозу на язык драматурги.

Было бы, наверное, слишком, жестко обвинив автора инсценировки, не бросить ему спасательный круг, он взялся за дело архисложное не только ввиду трудности жанра инсценировки, но и потому, что материал ему «достался» весьма не простой для сценического воплощения.

Извечный сюжет Фауста имел свой вариант и в Беларуси. Пан Альберт, запутавшись в долгах, ищет спасения во всемогущей нечистой силе. Именно эту сюжетную линию рассказов Я. Борщевского взял за основу С. Ковалёв.

И совершенно закономерно было ожидать, что имея конечной целью создание серьезного драматургического произведения на более чем серьёзную тему, автор, а вслед за ним, кстати, и режиссёр, делали бы ставку на психологическое прочтение Я. Борщевского. Здесь и кажущаяся простота сценографии могла бы сослужить службу, если бы смысловое пространство сцены было наполнено именно философским содержанием произведений Яна Борщевского. Не получилось, или цели такой не было. В этом и вся трудность, и основная причина того, почему спектакль Гомельского областного драматического театра «Обезумевший Альберт. Фантазии в двух частях по рассказам Яна Борщевского» получился плоскостным деянием. Такой сказочкой, которую показывают в вечернее время, подчеркивая, таким образом, что спектакль «взрослый».

И совсем не в том дело, что в инсценировке много дыма-угара; на сцене разгуливает маскарадная нечистая сила в одиночку и целыми группами. Нет. Это вписывается в контекст деяния. Дело в том, что этим и ограничен рассказ и показ борьбы человеческой души, попавшей в тиски искушения, жаждущей, страдающей, устремляющейся в высоту при зове чище голоса любви и памяти, а потом стремительно несущейся в бездну, отринув и любовь, и память, и просто способность к чувствительности…

Олицетворение аллегорий — дело вообще трудное. Но берясь за сценическое прочтение писателя, столько лет надёжно скрытого от глаз белорусов, возвращая его в лоно национальной культуры, нужно было, пожалуй, помнить в первую очередь о том, что представление зрителя — чистая бумага, на которой напишется-отобразится впечатление, что, возможно, повлияет в дальнейшем и вообще на желание продолжать знакомство с духовным наследием предков. А в более широком смысле на желание, или нежелание белорусов приобрести национальную изюминку. И если это духовное наследие белорусов и одного из наиболее отличительных представителей нации — Яна Борщевского — предстает такой плоскостной, то результат остаётся под вопросом…

Хотя поле для плодотворной работы огромное. Под воздействием чернокнижника Альберт готов снести кладбище и построить на их месте дом, разобрать часовню и пустить кирпичи на фундамент. Во-первых, аналогии, а во-вторых, значит, такое в нашей жизни уже было… Анализируй, получай уроки.

Режиссёрское решение этой сложной философской проблемы остаётся, повторяю, на уровне, который иронисты окрестили «а ля пейзаж». Много хороводов, что водят чистенькие селяне — юноши и девушки, мешают всерьёз воспринимать действие, придают ему оперетную окраску.

Если есть что-нибудь в этом спектакле, что трогает, так это то, что артисты театра так быстро заговорили на хорошем белорусском языке, почувствовали его вкус, красоту, сочность (за редким исключением — С. Позняк).

А вообще только появление на сцене заслуженного артиста Беларуси Ф. Иванова, В. Бедношеи, В. Карако возвращает осознание того, что ты находишься в драматическом театре и смотришь представление с участием профессиональных актёров.

Театр — очень чувствительный организм, поэтому он не мог не отреагировать на кризис в стране. Ведь со времени первой попытки (кстати, также неудачной) вернуть на гомельскую сцену белорусскую литературу (инсценировка мележевской эпопеи), кажется, сделан шаг назад.

Резонанс о том, что театр в Гомеле переживает свои не лучшие времена, разошёлся в среде местной интеллигенции, и, судя по «Обезумевшему Альберту» окажется правдивым.

Кстати, соответственно уровню деяния на сцене, вела себя и публика в зале, которая без посторонней помощи и объяснений разобралась, что все это несерьёзно.

Не получилось радости встречи с белорусской стариной, не под силу оказалось театру стать умным и серьёзным посредником между писателем и зрителем. Поэтому, желая стать Беларусью и белорусами, не спешите приветствовать появление «плановых» и скороспелых псевдонациональных пьес и спектаклей: дело возрождения и впрямь не быстрое и неспешное.

В. Щеглов

Гомельские ведомости, 29 февраля 1992