Был ли в гомельской полиции времен Российской империи ОМОН? Какие преступления были наиболее характерны в то время? Почему фигура Паниковского, убегающего от преследователей с гусем под мышкой сегодня вызывает лишь смех, а в конце XIX — начале XX вв. была вполне типичной?
Историк Юрий Глушаков, в статье для «Сильных новостей», подробно раскрывает историю гомельской полиции и то, в каких условиях она работала более ста лет назад…
Фигура полицейского всегда была противоречива — защитник и оплот порядка для одних, для других он означал произвол, насилие и грубое попрание тех самых законов, которые был призван охранять. Что из этого доминирует в работе полицейских — зависит прежде всего от власти и общества, которым они служат…
Петух для капитана
В Российской империи армия и полиция получали львиную долю бюджетного пирога. В 1900 году расходы на полицию занимали в бюджете Гомеля 1-е «почетное» место. Они составляли 18 874 рубля, или более 11 процентов тогдашнего городского бюджета. С одной стороны, это понятно — общественная безопасность всегда являлась важнейшей функцией государства. Но важен и такой вопрос — кого и от чего приходится защищать? За порядком в Гомеле следили две службы — городская полиция и жандармское отделение. При этом фигура полицмейстера была в то время знаковой, и по фактическому объему гласной и негласной власти едва ли не превосходила городского голову вместе со всей его Думой. Полицмейстер напрямую подчинялся могилевскому губернатору, а тот — главе МВД Российской империи.
В 1903 году гомельским полицмейстером был Федор Фен-Раевский, в 1913 — Николай Орда. Полицейские имели чины гражданских чиновников. Орда, например, был коллежским асессором. Доводился ли он родственником знаменитому польскому художнику Наполеону Орде, кстати, посещавшему Гомельщину — история умалчивает.
Гомельское полицейское управление находилось на Миллионной улице (ныне — Билецкого), в доме, который, кажется, сохранился до сих пор. Город делился на несколько участков, участки на околотки. Во главе участков стояли полицейские приставы с помощниками, околотками руководили надзиратели. В распоряжении околоточного надзирателя находилось несколько городовых. В 1903 году на весь Гомель было 60 городовых и 4 пристава. Основной функцией этих стражников являлась постовая служба, которую они несли на своих стационарных постах.
Патрулирование улиц применялось только в чрезвычайных ситуациях, обычно — с привлечением войск и казаков. Никакого уголовного розыска, «Отдела по борьбе с организованной преступностью», ОБЭПа и так далее в составе уездной полиции не было. Сыскные отделения существовали только в крупнейших городах. В Гомель, например, в случае необходимости командировались сотрудники Московского сыскного отделения. ОМОНа тоже первоначально не существовало, его функции выполняла армейская пехота, кавалерия, казаки и кавказская иррегулярная конница. Но в бунташном 1905 году при Гомельской полиции решено было создать команду конных стражников — разумеется, на «спонсорскую помощь» в виде собранных с состоятельных предпринимателей денег.
Своих следователей у полиции не было, не существовало и самостоятельного Следственного комитета — этой работой занимались чиновники судебного ведомства.
Не придумали тогда еще и «добровольных помощников» полиции типа ДНД — схожие функции выполняли городские дворники.
Полиция того времени отличалась в своей работе первозданной простотой. Задержанных простолюдинов в участках били — как в качестве наказания, так и просто «для профилактики». Иногда избиения носили нещадный характер, и касались не только рабочих и крестьян, но и состоятельных граждан. «Раевский бил купцов по лицу, участок обагрен кровью старообрядца Глыбина, досталось и дворянину Хоцяковскому» — свидетельствовали современники о методах работы гомельской полиции. И здесь речь идет об одном из самых либеральных гомельских полицмейстеров начала XX века — Фен-Раевском. А были персонажи и намного страшнее.
Так, Стефан Венедектович Мизгайло слыл вообще за лютого зверя. Он прославился тем, что один раз заставил группу крестьян, чем-то не понравившихся ему на пароходной пристани, стать на колени и ползти вверх по Киевскому спуску. При этом одной из крестьянок он ударом сабли отсек ухо и палец на руке. Допросы арестованных также являлись излюбленным занятием Стефана Венедиктовича.
Вымогательство денег с предпринимателей под разными предлогами было также широко распространенной практикой. Впрочем, гомельские коммерсанты и сами охотно несли «хабар». Об особенностях коррупции в Гомеле того времени оставил воспоминания офицер 160-го пехотного Абхазского полка капитан Цельсов. После возведения казармы для его солдат строительный подрядчик передал капитану скромный презент — сверток с чаем и сахаром на 16 рублей, что составляло тогда едва ли не половину месячного жалования капитана. Цельсов отнес взятку полицейскому исправнику. Тот пообещал разобраться с подрядчиком, но щепетильному «высокоблагородию» объяснил, что «в Гомеле принято делать подарки на новоселье». Армейский служака только развел руками — на его родине тоже приняты подарки, но там новоселам обычно дарят — петуха…
Вся власть — полиции
Государство того времени было полицейским в прямом смысле этого слова. Приставы и городовые контролировали едва ли не все сферы частной жизни. Помимо борьбы с уголовной преступностью, в обязанности городской полиции входило много других функций. Например, надзор за санитарным состоянием лавок и дворов. И даже — режим работы этих лавок! Все торговые заведения на Базарной площади (ныне — площадь Ленина) в будний день закрывались в 6 часов вечера — по свистку городовых.
Что касается общественного порядка, то к его поддержанию относились не только такие понятные современному читателю функции, как борьба с мелким хулиганством или пьянством на улицах. Полицейские стражники следили еще за соблюдением правил сословного устройства и внешнего чинопочитания. Например, нижним чинам и «нечистой публике» запрещалось гулять по бульварам или посещать кафе. Если мимо простых горожан следовало начальство, необходимо было снимать шапку с головы. Когда несколько молодых гомельчан не поприветствовали могилевского губернатора Клингенберга подобным образом, тот разразился приступом ярости. Современнику трудно представить, чтобы сегодня случайный прохожий, не успевший сдернуть с головы кепи или капюшон при появлении машины председателя облисполкома, был бы задержан и оштрафован. А в конце XIX — начале XX века крестьянин или солдат за такое прегрешение мог быть запросто подвергнут наказанию вплоть до телесного.
Губернатор Николай Клингенберг
Что до криминала, то его традиционными видами в Гомеле были драки и дебоши, особенно с пьяных глаз на праздники. Нередка была и поножовщина. Иногда и «полуспортивный» кулачный бой заканчивался кольями. Распространенным видом преступления было воровство. На базарах орудовали карманники, воровали из лавок, багаж с извозчиков, воры вскрывали амбары и склады, забирались в дома. Воровали и белье с веревок, и самовары со стола. Еще одним крайне популярным тогда видом преступного ремесла были кражи домашнего скота и птицы. Фигура Паниковского, виртуоза в похищении гусей из бессмертных «12 стульев», в те времена была совершенно не комичной, но широко распространенной. Самыми страшным было похищение лошадей — для семьи крестьянина или возчика такая потеря четвероного «кормильца» грозила голодом и полным разорением. Поэтому крестьяне, поймав конокрада, далеко не всегда спешили в полицию, а могли прикончить вора и собственным судом…
При тогдашнем уровне невежества на Полесье случались еще самосуды над теми, кого обвиняли в чародействе, колдовстве и «наведении порчи».
Нередкими были поджоги домов — и соседей, и помещиков, порубки леса и потравы полей. И эти, и другие виды преступлений участились после отмены крепостного права в 1861 году. Массы крестьян хлынули в города, и далеко не всегда находя там работу, промышляли, чем придется. Даже устроившись работать, например, на строительство Либаво-Роменской железной дороги, будучи оторванными от семьи и привычного быта, много пили после тяжелой работы, буйствовали, дрались артель с артелью.
Так что консерваторы того времени имели все формальные поводы сокрушаться: «Энтому народцу свободы давать нельзя-с, вон что творят. Понаехали, и как буянят…» Но на этом основании даже тогда не находилось охотников призывать к восстановлению крепостного права. А вот сейчас, кажется, вслед за ностальгирующими по самодержавию вскоре появятся и желающие возродить крепостную зависимость…
После того, как железная дорога прошла через Гомель, патриархальная прежде служба местной полиции была нарушена еще больше. В роскошных купе, а то и на товарняках, в Гомель хлынули не только купцы, банкиры и коммивояжеры, но и их неизменные спутники — аферисты, фальшивомонетчики, налетчики и проститутки.
Дом от поднадзорной
С 1880-х годов у гомельской полиции появляется еще одна проблема — «политические». Впрочем, вначале, первых социалистов было мало, и из наблюдения за ними можно было сделать выгодный бизнес. Многие из увлекшихся идеями «нигилизма» молодых людей являлись детьми состоятельных родителей. К ним и был прикован первоначальный интерес гомельского политического сыска. «Жандармский офицер Власов не обращал на рабочих внимания, то ли дело дочь капиталиста Гинзбурга, которая училась в Петербурге и была арестована по народовольческому делу, освобождена под надзор полиции в Гомель. За ней Власов следил, а Гинзбург построил ему новый дом». Но со временем революционеры стали приносить полицейским сильную головную боль, а потом из-за них вообще головы можно было лишиться.
Первоначально гомельские народники и социал-демократы вели мирную пропагандистскую работу и не оказывали полиции сопротивления, пачками отправляясь в холодную Сибирь. С началом революции 1905 года революционеры стали отвечать насилием на насилие. Работа полицейского приобрела все виды профессионального риска. В 1905 году, за порку крестьян Дятлович и Закружья, боевики эсеровской дружины застрелили исправника Еленского. В 1906 году за избиение рабочих в участке был убит пристав Асонов, во время разгона митинга девица Рутман стреляла в пристава Славошевича.
Специализированно борьбой с революционным движением и государственными преступлениями занимались структуры политической полиции — Отдельного корпуса жандармов. В Могилеве было губернское жандармское управление (ГЖУ). В уездных городах, включая Гомель, действовали его местные отделения во главе с помощниками начальников ГЖУ. В Гомеле им был одно время жандармский ротмистр Подгоричани — этнический серб на русской службе. К 1905 году его сменил ротмистр Шебеко.
Как всегда, общая и политические полиции конкурировали между собой. В начале 1880 года начальник Могилевского жандармского управления выказывал пожелание заменить местную полицию, не соответствующую своему назначению, на «более трезвых людей».
С другой стороны, нельзя не отметить — несколько десятков городовых умудрялись поддерживать порядок в почти пятидесятитысячном Гомеле. Внушительная фигура тогдашнего городового, с шашкой на боку возвышающаяся на своем посту где-нибудь на перекрестке Румянцевской и Троицкой, пользовалась у обывателя почти непререкаемых авторитетом. Мелких буянов и пьяниц такие постовые усмиряли на раз, с переменным успехом ловили и грабителей, и воров. А вот в борьбе с новой силой, бросившей вызов полицейскому государству — с революционным подпольем, они оказались гораздо менее эффективными. Почему? Что помешало бравым приставам и городовым, состоявшим из отборных отставных солдат саженного роста и с пудовыми кулаками, усмирить смутьянов, «студентов и сицилистов»? И почему их начальникам, по версии современных апологетов типа фильмов «Империя под ударом», сплошь принадлежавших к дворянской элите — так и не удалось уберечь батюшку-царя от раскоронования?
Во-первых, жандармские офицеры, а уж тем более — чины линейной полиции ни к какой элите не принадлежали. Даже в политическую полицию не один уважающий себя офицер идти не хотел — в жандармы, в основном, попадали за разного рода провинности и нарушение кодекса чести. Уровень начальников обычной полиции был еще ниже — руководители гомельской полиции в начале XX века имели, как правило, только среднее образование. С этой точки зрения их противники, социалистическая интеллигенция, зачастую — обучавшаяся в лучших европейских университетах, превосходили полицейских на голову. Но дело было далеко не в дипломах…
Во-вторых, спецслужбы того времени, в силу своей сословной ограниченности, даже не хотели глубоко вникать, с кем они борются и почему. Когда читаешь донесения сотрудников Охранного отделения, то не покидает ощущение того, что главным для его составителей было воспроизвести для начальства все нормы тогдашнего делопроизводства. Высокопарные обороты вроде «Сим полагаю донести Вашему Высоко Превосходительству…», выполненные с изящными и размашистыми завитушками, составляют значительную часть этих документов. Политические противники власти в них зачастую обозначаются просто как абстрактные «злоумышленники» и «государственные преступники», даже без попытки их точно классифицировать и понять — с кем полиция имеет дело, по каким мотивам и с какой целью действуют революционеры?
В-третьих — если полиция работала шаблонно, по казенным инструкциям и наставлениям, то подпольщики были революционерами во всем. Они на деле применяли не только революционные теории, но и соответствующие новаторские технологии. А полицейские, охранявшие архаичное государственное устройство Российской империи, и делали это устаревшими методами. Например, бывали случаи — отряд жандармов отправлялся арестовывать нелегальное собрание. Однако его участники загодя обнаруживали полицию и принимали соответствующие меры. Каким образом? Дело в том, что Отдельный корпус жандармов при своем образовании в июне 1826 года, после подавления восстания декабристов, был сформирован из кавалерии. И с тех пор все его чины носили шпоры. Их громкий звон и выдавал охранников еще на подходе.
Однако ни дать обществу гражданское равноправие, ни снимать давно ненужные шпоры правящие круги российской монархии так и не захотели…
Юрий Глушаков
23.12.2016