В том, что наш областной драматический театр пригласил своих зрителей на премьеру спектакля «Ночь хозяина» («Я построил дом») по пьесе В. Павлова, режиссёр Я. Натапов, именно в эти, последние дни старого года, есть что-то символическое. Достаточно посмотреть на репертуарную афишу года, чтобы понять, что… Новый спектакль увенчивает определённый этап в работе театра, этап, который я назвала бы «расчисткой места» в морально-психологической перестройке общества. Почему только «расчисткой»? Нынешние премьеры, и в первую очередь «Звёзды на утреннем небе» А. Галина, «Собачье сердце» по повести Н. Булгакова, «Мудромер» М. Матуковского — это пьесы обличительные, а обличают они прежде всего не кого, а что: не женщин лёгкого поведения, не шариковых, страшных в своей тупой агрессивности, не тех, кого пугает аппарат-дуромер, — а разврат, тиранию, бюрократизм как проявления системы.
Это — линия театра (хорошо, что она чувствуется), и новая премьера стала в ней если не точкой, то во всяком случае каким-то результатом. Ценность работы в том, что театр наконец подошёл к исследованию истоков самой порочной системы. В постановке есть что-то от тех, разоблачающих, спектаклей: рефлексирующие, не имеющие твёрдых ориентиров в жизни герои, атмосфера отчуждённости. Но есть тут уже и новое: поляризация сил. Эти рефлексирующие, отчуждённые, в чём-то аморальные, собрались на одном полюсе — это дети. Родители, а если конкретно в данном случае — отец, овраги сталинист — на втором полюсе.
Дети, в пьесе это дочь, Елена, сын Виктор и бывшая жена Виктора Лариса, выставляют отцу счёт за свою безрадостную жизнь. Значит, проблема родителей и детей? Нет, не это главная идея спектакля, хотя определенное противостояние поколений в нём есть. Модная сталинская тема? Не в Сталине дело, хотя постановка насыщена реалиями этой темы: здесь и колючая лагерная проволока в сценографии, и фигуры политзаключенных в качестве «естественного фона» действия…
Два слова о сюжете для тех, кто не смотрел спектакль. Умирает глава семейства, который всю жизнь работал в «органах», он тот, кого сейчас принято называть сталинистом. Он построил большой дом (в прямом и переносном смысле) и перед смертью завещал, чтобы в нём все вместе дружно жили его дети. Но на детей этот дом наводит ужас. Сын Виктор, который не успел на похороны и прилетел уже глубокой ночью, не может остаться здесь даже до утра, ему здесь душно, страшно. Именно он «взрывает» добропорядочную ритуальную тишину в доме, обращаясь к матери: «Да ты же только сейчас спокойно вздохнула, ты же стала свободной».
Зритель узнаёт о стиле жизни в этом доме — стиле, который насаждался деспотом. Но и отец не остается в долгу. Он приходит к сыну во сне и ехидно спрашивает «Что, не нравится? А этот бардак вам нравится? Раньше хоть порядок был!».
«А этот бардак вам нравится?!» — вот главный вопрос, который заставляет зрителя вздрогнуть. Очень же оно узнаваемое.
Дальнейший ход спектакля — как будто кто-то крутанул плёнку обратно и плавный ход действия изменился реминисценцией, в которой слились в единое лирическое и эпическое, трагическое и светлое. Кажется, будто зрителю хотят доказать — такова наша история, и какой бы она ни была, её надо принять. Эту мысль усиливают и музыкальные заставки, и вот такой многозначительный эпизод: отчитав сына за жизнь-«бардак», отец применительно передаёт ему свои американские ботинки: «Снимай, сын, свои тапочки, да надевай мои, они крепкие, надёжные». Метафора куда как прозрачная.
В эти минуты мне как зрителю становится страшно. Неужели театр предлагает такой путь нравственного возрождения?
Нет, кажется, ответ тут всё-таки другой. Хотя театр вводит нас и от облегчённого варианта: мы, мол, несчастные жертвы сталинизма, потерянное поколение. Так то оно так, но до какой поры мы будем выслушивать упрёки бестолковщины, бесцельности существования, будем мириться с этим? Виктор (О. Короткевич), видимо, первым понял это. Поэтому он остаётся в душном и когда-то ненавистном доме. Ибо другого не дано. И надо не только жаловаться на тяжёлое наследие, но и активно преодолевать его, иметь силы для жизни достойной.
Спектакль интересен исследованием природы деспотизма. В нём можно найти созвучность личным душевным переживаниям, ведь обстановка «дома» очень типичная.
В русле выбранной театром линии кристаллизуются актерские амплуа. Например, для Г.П. Вевер (Елена) явно идёт «публицистическое» звучание.
Внимательно следишь в спектакле за Олегом Короткевичем (Виктор). И вот главный вывод: он очень интересен в сценах лирических, там, где Короткевич играет смятение, обиду, проснувшуюся любовь, возмущение, там, где есть межличностное камерное звучание диалога, — актёр живой, неисчерпаемый. А вот пафосные, что называется, гражданского звучания сцены не дают ему возможности раскрыться. Здесь чувствуется более общий тон и игра внешняя: жестами, мимикой. Если бы нашёлся режиссёр, который сделал бы спектакль специально «на Короткевича», чтобы использовать сполна его актёрский потенциал, — думается, мы были бы приятно удивлены.
Хороший тон постановки определяется и мягкой сдержанной манерой игры Л. Алещенко (Лариса).
Н. Васильева
Гомельская правда, 1 января 1989
Перевод Александра Флегентова