(от специального корреспондента «Известий»)
Иная мелочь красноречивее многотомной книги. В одной белорусской деревне, накануне освобождённой от немцев, я зашёл в хату колхозницы Натальи Ивановны Вислобоковой. Старая крестьянка развешивала по стенкам праздничные рушники и портреты Ленина и Сталина, которые она при немцах прятала в земле.
Посреди хаты на полу стояла кадка с тестом.
И, глядя на это тесто, я вдруг вспомнил другую хату, другую колхозницу и другое тесто. Это было в августе 1941 года. Германские полчища, ещё не знавшие серьёзных поражений, шли с запада на восток, наши войска отходили. Колхозница, бежавшая из-под Кингисетина, рассказывала мне в те невесёлые дни:
— Удивляюсь я на тех немцев. Замесила я, знаете ли, себе тесто для хлеба. Так они то тесто сцапали к себе в мешок. Ей-богу, последний вор побрезговал бы. Сырое же тесто, а? Да ещё ржали: испечём, мол, в Ленинграде.
…Наталья Ивановна Вислобокова, увидев, что я смотрю на тесто, усмехнулась и сказала:
— Немецкое. Замесить — замесили, а испечь не успели — драпанули. Да как быстро! — Она подумала и прибавила:
— Переменился немец. Раньше весёлый ходил. А последнее время понурился. Нудьга его взяла.
Верное наблюдение! На всём пути великого русского освободительного наступления лета 1943 года не раз я убеждался, что немецкий солдат не тот, что прежде. «Нудьга его взяла». Он ещё силён и опасен. Но сознание немца потрясено.
Немецкий солдат туп и неразвит. Фашистские газеты запускают аршинные заголовки: «Каждый немецкий солдат делает внешнюю политику».
Но немецкий солдат плохо осведомлен о внешней политике.
Я слышал показания Вернера Веке, обер-фельдфебеля 4-й бомбардировочной эскадры. Он сказал:
— Только 2 октября я узнал, что Италия уже не на стороне Германии.
Правда, о событиях на Восточном фронте фриц осведомлён несравненно лучше. Здесь у него другая информация. Информация русского штыка. События на Орловском плацдарме трудно скрыть от немецкого солдата. Он чувствует их на собственных боках.
Фриц начинает, пока ещё потихоньку, подвывать. Под Гомелем в покинутой немецкой казарме я прочёл лозунг, начертанный на стене, — казённый символ немецкого солдата:
«Glauben, kaumpfen gehorchen!»
То-есть: «Верить, сражаться, повиноваться».
Это написано на стене. А вот, что написано в письме, найденном на одном из многочисленных немецких трупов, валяющихся на поле гигантской битвы:
«Во время тяжёлой битвы пол Орлом мы были на передовой линии. Русские прорвали фронт протяжением в 40 километров. Такого ужаса я ещё никогда в жизни не видел. Я думал, что наступил конец света. Чувствуешь себя счастливым, что выбрался с целыми костями… Хочется надеяться, что я больше в такое дерьмо не попаду… Что ещё они хотят от наших старых костей?.. Только что фельдфебель объявил, что мы должны сниматься с этого места. Если бы вон из России!..»
С письмом в руках стоял я над мёртвым немцем, который лежал, подогнув ноги, на чуждой ему земле. Когда-то он «верил, сражался, повиновался». Под русскими снарядами его вера превратилась в скептицизм, желание сражаться — в страх перед русскими, послушание — в ропот, сам он — в прах. Я смотрю на его обугленное лицо и думаю, почему он не отправил этого письма. И мне кажется, что хотя письмо обращено к его жене Фриде, он и не думал его отправить. Эти настроения не имели шанса пройти сквозь немецкую цензуру. Для фрица с обугленным лицом это не отправленное письмо было просто способом излить накипевшие чувства. Письмо к самому себе.
И всё же страшная правда о беспримерном летнем поражении немцев просочилась в тыл, в Германию.
У другого немецкого солдата Георга Шоллгена (полевая почта 21011-Д) обнаружено письмо от его жены:
«Мой любимый муж! — пишет она. — Теперь по радио постоянно слышишь о тяжёлой битве на Восточном фронте. Я так беспокоюсь за тебя. Мой дорогой муж, мы живём в тяжёлое время… А тут ещё итальянцы откалывают такие штучки. Что ещё будет? Вообще, выиграем ли мы войну?..»
Вместо ответа Руфь Шоллген получит от штаба части бумажку, какие обычно получают с фронта немецкие самки, с изображением плана далёкой русской равнины, на котором крестом отмечена могила её мужа. И никогда, должно быть, немецкая женщина не узнает, что её муж среди сотен других немецких мужей валяется на краю мокрого глинистого оврага на подступах к Гомелю.
Много я перечитал этих писем, и всё чаще попадася в них зловещее для немца слово: «Сталинград».
Кошмар Сталинграда мучил немцев, пока они пятились к Десне. Западный берег Десны представлялся им обетованной землёй, защищённой «восточным валом».
— В первой половине сентября среди офицеров только и разговоров, что о Десне. За Десной мы остановимся. За Десной наша главная оборонительная линия. За Десной мы проведём зиму 1943-44 годов…
Так говорит пленный Вилли Шут, высокий жилистый вахмистр артиллерийского полка, старый волк, проделавший голландскую, бельгийскую И французскую кампании.
И вот они за Десной. Не успели почиститься, перезарядить обоймы, обмыть кровь, как командир дивизии генерал- лейтенант Беккер огласил приказ:
«Русские прорвали фронт. Наша оборонительная линия в районе реки Десна не совсем готова к обороне. Приказываю отходить в направлении к Гомелю».
***
Ни минные поля, ни лесные завалы, ни беспрерывные контратаки не останавливают русских. В эти дни часто вспоминаются слова Суворова: «Делай на войне то, что противник почитает за невозможное».
С неизъяснимым чувством оглядываешь путь нашего наступления. Никакие разрушения врага не смогли замедлить натиска Красной Армии. Взамен взорванных мостов мгновенно из-под волшебных топоров сапёров вырастают новые. Взамен поваленных телеграфных столбов, как из-под земли, встают другие, ещё пахнущие свежестью только что срубленного дерева. Дорога. взрытая воронками, временно уходит в сторону и вновь упрямо возвращается на своё место, курсом на Запад. Для разрушения железнодорожный путей немцы изобрели специальное приспособление? паровоз волочит за собой струг, который сдавливает рельсы и превращает их в стальной клубок. А через очень короткий срок глядишь, по ровным путям грохочут советские паровозы.
Овраги завалены немецкими трупами. В деревне Ровны Марфа Аникеевна Coловьёва сказала мне:
— Это далеко не всё. Мы видели, как немцы увозили много своих покойников на машинах.
Мы идём по деревенской улице, ступая по втоптанным в грязь немецким листовкам, газеткам. В минской газете я прочёл объявление: «Брянская женская немецкая труппа даёт здесь выездные гастроли». Знаем мы эти «выездные гастроли!» Вся германская армия ударилась сейчас в «выездные гастроли» на Запад!
Как всякий немецкий путь, и этот путь пролегает сквозь пепелища. Сердце не может не тронуться зрелищем жалких куч мусора, дымящихся на месте красивых советских деревень. По-прежнему уничтожение всего живого и ценного входит в систему действий гитлеровской армии и имеет свою разработанную технику.
Фронтовые дороги многолюдны. Население возвращается в деревни, пусть разорённые, но всё же родные. Идут с обеих сторон. С востока, из глубины России, из эвакуации, и с запада — те, что были угнаны немцами и убежали от них. Снова воспоминание о 1941 годе. И тогда дороги были полны. Ho тогда был исход. Ныне — возвращение.
В июле немцы начали угонять население. Я читал приказ, расклеенный по деревням. Там написано на скверном русском языке:
«Будут сейчас мужчины и женщины из ваших деревень взяты на работы в Германию».
Угоняли целыми деревнями.
По всему пути, стоит только бросить взгляд за борт машины, чтобы увидеть нескончаемую ленту русских крестьян, идущих от немца домой. Шагает молодёжь, глядя восторженными глазами на встречные колонны Красной Армии, шагают женщины, кормя на ходу ребят, шагают бородачи, порой с дубьём в руке.
Немцы угоняли население с большой поспешностью. «Шнель! Шнель!» — кричали они. Красная Армия приближалась, шагая через Зушу, Оку, Десну, Беседь, Сож к Днепру. И это противное немецкое «шнель, шнель!» жужжало по всем деревням. Люди прятались в гумнах, в погребах. Но немцы отовсюду вытаскивали их.
В дороге немпы прикрывались нашими людьми. Свои отступающие колонны они располагали между колоннами угоняемых советских жителей. Грабёж пе прекращался и в дороге. Евдокия Васильевна Силаева из посёлка Боброво Хвастовического района рассказывает:
— Немцы выгнали меня, старуху-мать, сестру с четырьмя детьми и братишку Колю. Полтора, месяца мы брели голодные, холодные. Взяли с собой лошадь, корову, овечку и тёлку. Думали, убережём. А немцы дорогой все отобрали.
Анастасия Максимовна Оборина рассказывает:
— Кто остановится, стреляют проклятые. У одного старика, фамилии не знаю, а звали Матвеичем, заело колесо. Возится он, бедный, в грязи. Подошёл немец, закричал. А что может сделать старик, коли ось сломалась? Немец снял ружьё и застрелил старика.
Мальчик Вася Репин рассказывал мне:
— Был у нас в колонне дел Павел. По фамилии Борисенко. Устал он, упал. К нему немец подошёл, облил его бензином и поджёг. Мы старика окунули в реку. Но всё-таки он помер. Когда он горел, немцы сильно смеялись
Наступая, Фрицы грабили и убивали мирных жителей. Отступая, фрицы грабят и убивают мирных жителей. Как они вели себя там, где они подолгу оставались на месте? Огромная территория, освобождённая сейчас Красной Армией, была под немцем два года и более.
В освобождённых местах популярна частушка, сложенная при немцах:
«- Германская вошь,
Куда ползёшь?
— В Россию под кровать
Картошку воровать..
Воровство глубоко укоренилось в пемхологию гитлеровского немца. Воровство было регламентировано и выражалось в бесконечных сборах, поборах и налогах. В Почете я читал их перечень на двух огромных листах. Каких только оброков там нет! За выдачу пропуска до 100 километров. За выдачу пропуска свыше 100 километров. За разрешение на вырезку торфа. За разрешение на рыбную ловлю удочкой. За разрешение на рыбную ловлю сетью. За справку о побоях (наверное, немаловажная статья доходов). За разрешение на покупку гроба и т. д.
Кроме того, каждый немец мог приказать в любую минуту любому русскому исполнить любую работу. Например, немцу понравился ваш рояль. Он выходит на улицу, ловит первых попавшихся русских и заставляет их перенести ваш рояль к себе на квартиру.
Это если немец музыкальный. Другой случай. Немец немузыкальный. Он занимает комнату в вашей квартире. Там стоит рояль. Немец приглашает приятелей, и они выбрасывают ваш рояль через окно. Они могли бы предложить вам убрать рояль. Но полёт чужого рояля из окна на улицу развлекает их на несколько минут.
О кровавых расправах немцев с населением вы услышите в любом населённом пункте — в Красной Дубраве, где они расстреляли председателя колхоза Емельяна Щербакова, в Маяках, где они устроили виселицу на воротах бывшего дома отдыха, в Почепе, где они убили 1.800 человек, и т. д.
Почеп долго был в глубоком немецком тылу. Среди бумаг, брошенных там бежавшими немцами, я видел «приказ № 14» по местной комендатуре от 3 мая 1943 года:
«Вернувшегося из отпуска господина Кеплера назначаю начальником торгово-промышленного отдела Почепского уезда с 1 мая с. г. с окладом 1.200 руб. и 25% надбавки на опасность работы в районе…»
Зa Почепом на берегу одного ручейка я увидел мальчика лет пятнадцати. Он лежал на, земле с сумой и резным посохом, pycский пастушок, льняноволосый, голубоглазый, кроткий ликом, типичный нестеровский отрок. Я рассмотрел его посох. Хитрую вязь его портили восемь грубых зарубок.
— В чему это? — сказал я.
Мальчик поднял на меня глаза, и сказал:
— По числу убитых фрицев.
Мальчик отправлялся сейчас на областной съезд партизан. Нет, недаром господин Кеплер получал свои 300 рублей надбавки!
***
18 сентября был захвачен в плен среди других Эрвин Пройс, обер-ефрейтор пехотного полка.
Несколько раньше его на сторону Красной Армии перебежал немецкий артиллерист Эрвин Б.
Я присутствовал при разговоре двух Эрвинов. Это был обмен упрёками. Эрвин Б. укоризненно спрашивал Эрвина Пройса, почему тот сам не перешёл на сторону Красной Армии.
Второй Эрвин ответил:
— Хорошо тебе, одинокому. А перейди добровольно я или другие семейные солдаты… Ты ведь знаешь, что наших родных в Германии за это расстреляют.
Чем дальше на запад уходило победоносное наступление Красной Армии, тем явственнее начала обозначаться трещинка в тёмной душе германского солдата. Гитлеровец духовно растёт только под градом ударов. С каждым днём Красная Армия наносит гитлеровцам всё более тяжёлые удары.
Л. Славин.
Гомельское направление, 11 октября.
Газета «Известия Советов депутатов трудящихся СССР», 12 октября, 1943, №241 (8234)
